Сочи криминальный. Чисто курортное убийство
Экстремальная журналистика. Самые громкие преступления в истории курорта. Автор Сергей Золовкин.
После промороженных мордовских лагерей и карлаговских "зон" в выжженой степи Казахстана, отставной офицер конвойных войск Черкизов принимал за подарок любую прогулку по субтропическому раю - Сочи. Даже промозглый предрассветный час в ноябре казался Анатолию Степановичу благодатью. Ночная вахта в сторожке автобазы бравого подполковника не утомила. И на седьмой этаж своей панельной "высотки" на улице Дарвина он по обыкновению поднимался пешком. Между 5 и 6 этажом Черкизов замер и непроизвольно ругнулся. На ступеньках ничком лежал человек.
- Ну ты, мужик, ты и ужрался! Простынешь, иди домой! - попытался было добудиться Георгий Валентинович. В 8 утра в подъезде без лампочек было еще совсем темно. Черкизов щелкнул зажигалкой и отшатнулся. Головою вниз уткнулась в лужицу крови женщина. Наблюдательному соседу не надо было даже переворачивать труп. По засаленной курточке и невообразимой расцветки юбке он сразу определил - Прасковья Ивановна с 4-го этажа…
Коньяк прокуратуре от угрозыска
Старший "следак" районной прокуратуры и старший "опер" районного угрозыска зябли на лестничной площадке в ожидании судмедэксперта. Наружный осмотр трупа и места происшествия они уже сделали. Ничего подозрительного, казалось бы, не было.
- Да отказной это, Володя, отказной... - обнадеживал оперативник следователя: - И дела возбуждать не потребуется. На коньяк спорим! Уже 73 года старушке. Много ли ей надо? Спускалась впотьмах. Зацепилась... Видишь - тапочек?
Борис Журавель вытащил универсальную стариковскую обувку, торчавшую меж прутьев перил. Прикинул по своей ноге, как могло получится. Вроде, все правильно. Все сходится. Чуть в сторону носок и летишь головой на ступеньки.
- Борис, ты не прав! - упрямился Ульянов. - Что-то не складывается у меня и все тут! Крови почему-то совсем мало. Лежит уж очень аккуратно. И вообще... Вся эта "картинка" какая-то не такая...
Какой должна быть "картинка" при осмотре трупа, изучено было еще в 1247 году, когда в знаменитом компедиуме по судебной медицине "Си Юань-лу" были раскрыты всевозможные признаки той, либо иной насильственной смерти. Сочинские сыщики могли и не знать этого первоисточника. Но когда эксперт раздел старушку, вся оперативно-следственная группа уже не сомневалась: предстоит работа по раскрытию замаскированного убийства. В полном соответствии с древнекитайским учением императорского судебного медика Сун Цы, окоченевшее тело само говорило о злодейском умерщвлении. Трупные пятна красноречиво объясняли профессионалам: жертва довольно долго лежала на спине. Потом кто-то перетащил ее на ступеньки и попытался инсценировать падение.
- Такую вот "мелочь", правда, не учли, - с ехидцей заметил судебный медик Золотарев. - Сколько у бабушки ранений на голове? Можете записать в своем протоколе, ребята: споткнулась, ударилась об угол, пробила себе череп и умерла. И так - 9 раз подряд...
Кто отомстил "народной мстительнице"?
Прасковья Ивановна относилась к той категории старушек, которым до всего и всех есть дело. Гоняла подростков, гадивших в лифте и расписывающих подъезды всяческими безобразиями. Не давала спуску пьяницам, бесстрашно пресекая их дебоши. Грозила любому начальству извечным российским "Долой!". Обязательно требовала от продавцов перевесить скудные свои покупки и на любой недочет отвечала грандиозным скандалом...
Словом, у "народной мстительницы", как называют с давних пор особо активных ветеранов, врагов и недоброжелателей хватало. И выявить каждого можно было только двумя путями. Один для всех явный и открытый - личный сыск оперативного работника и следователя. Монотонные и изнурительные обходы по домам и дворам: что видели, что слышали? Другой способ до недавней поры значился под грифом "совершенно секретно". Оперативники называют его иногда "низовым". Он заключается в сборе и анализе донесений законспирированных агентов-осведомителей. Или - "стукачей", как по-чистоплюйски презрительно некоторые до сих пор называют эту опасную и крайне необходимую в детективном деле профессию.
Однако агентура по раскрытию убийств и работает, как правило, в соответствующей среде. В воровских "кодлах", на "малинах" и прочих криминально насыщенных местах. А тут на кого навострять уши и прищуривать зоркий взгляд? На хулиганствующую молодежь, которая частенько посылала бабку подальше и даже грозилась оторвать ей голову? Или на уличного забулдыгу Елдохова, что гонялся однажды за неугомонной старухой с вывороченной из земли скамейкой? А, может быть, боль и слезы Прасковьи Ивановны, сын ее единственный Сашуня, и есть ее палач? Уж слишком много косвенных улик подводило к этому угрюмому и издерганному парню с тяжелым взглядом исподлобья.
Простая не гоп-компания
Успешное расследование убийства предполагает не только тщательный осмотр места происшествия и ряд экспертиз. Самыми важными были и остаются свидетели. В том случае, конечно, когда их удается установить.
Могли ли быть очевидцы насильственной кончины несчастной Прасковьи Ивановны? На это почти не рассчитывали ни старший следователь районной прокуратуры Владимир Ульянов, ни опергруппа ГОМа - городского отделения милиции Хостинского РОВД. Старушку наверняка убивали в каком-то укромном месте. И убивали как-то странно, не типично. Беспорядочные, не очень сильные удары по голове профессионалу о преступнике говорят немало. Но еще больше способно рассказать орудие убийства. А оно-то как раз оказалось совершенно нестандартным. По конфигурации ран можно было представить нечто узкое, длинное, твердое, но не железное. Ни прут, ни брусок, ни кастет...
У сыщиков сомнений не оставалось: тащить тело с улицы на шестой этаж слишком рискованно. Слишком заметно. Лестничная площадка, как место преступления, тоже исключается. Весь халат жертвы забрызган кровью. И кровь эта капала на одежду, когда Прасковья Ивановна была еще на ногах. Все было сделано так быстро, что она попросту не успела упасть. В подъезде же хватает окурков, пустых бутылок, оберток от жвачки. Но следов крови нет. Совсем недавно здесь крепко гуляла молодежь. Эти ребята и девчата с одного двора знают друг друга с малых лет. У всех у них общая судьба южной провинции. С постоянным чужим праздником жизни перед завистливым взглядом. И - без студенческой ауры или крепкого рабочего коллектива.
- Типичная курортная шпана! - лаконично охарактеризовал компанию один из сыщиков, раскручивавших это "мокрое" дело.
Вовчик Долевой (назовем его так). Всю свою жизнь он мечтал работать отдыхающим или жениться на престарелой, но очень богатой заезжей вдовушке. В перерывах между этими грезами он пытался устроиться на работу, где "башляют хотя бы лимон, а пахоты - никакой". Однажды въедливая соседка настолько "достала" Вовчика попреками и не самой лестной характеристикой нынешней молодежи, что он запихнул старушку в куст колючего кустарника. Потом пришлось нудно бубнить извинения в присутствии участкового инспектора милиции...
Галочка. Она порхала от увлечения к увлечению, как бабочка от цветка к цветку. Ей все казалось, что очередная постель обернется большой любовью и настоящей семьей. Вредная бабулька вечно выбирала самый неподходящий момент для того, чтобы объяснить, как Галочка в этой жизни не права...
Всего таких подозрительных, имевших свой "зуб" на Прасковью Ивановну, набиралось почти с десяток. И все они гуляли в ту роковую ночь в одной из квартир именно этого подъезда.
Молодежь, как и положено, "кололи" пораздельно. В угрозыске ангелы не работают. Здесь не особенно деликатничают с подозреваемыми в особо тяжком преступлении. Но то, о чем рассказывает международная организация "Эмнисти Интернэшнл", приписывать хостинским "сыскарям" было бы несправедливо. Ничего, упоминаемого в лондонском докладе "Милицейские пытки в России", слава Богу, в Хостинском ГОМе не практикуется. Ни "слоника" с перекрытым клапаном противогаза, ни "ласточки" с закованными руками выше головы, ни "конверта" с подтягиваемыми за спиной конечностями...
На участников веселенькой компании давили психологически. И уже вскоре убедились - невиновны. Что-то в них не так. Чего-то не договаривают. А в чем-то, наоборот, подозрительно совпадают их пояснения до самых мельчайших деталей. Но старушку не "мочили". Это точно. И в серьезный криминал пока не вляпались. Покуривает кое-кто анашу. "Разбомбили" одну голубятню. Расквасили несколько носов. Очень недолюбливали не только покойную, но и ее вечно замкнутого сына... Значит, он?
Одиночество вдвоем
"Бытовуха", то есть преступления на бытовой почве, бывают везде. Но они особенно бессмысленны и бесчеловечны там, где человеку живется хуже скотины. Где пища бедна, быт примитивен, досуг однообразен, а работа тяжела, малооплачиваема и отупляюща. Почти все это было в судьбе Малеевых (назовем их так). Саша рос без отца и рано изведал дурманящую "прелесть" алкоголя. Мать вечно гонялась за жалкой копейкой, чтобы хоть как-то прокормиться. Даже в самые лучшие для курорта годы отдыхающих в свою комнату на подселении они запускать не могли.
Потом Саша попал в зону. "По глупости", как сам он иногда оценивал. Пьяная драка. Подвернувшаяся под руку бутылка. Проломленный череп у одного из участников попойки.
- Признайся, Сашок, достала тебя маманя, а? - наседали оперативники. - Выходишь на волю, а прописки нет. Старушка восстанавливать ее ни в какую не хочет. А характер у тебя горячий. Особенно, когда выпьешь. А на свитере - мамина кровь... Повинись, Сашуня, легче станет...
То, что Александру Малееву было очень тяжело, видно было и неискушенному. И дело тут было даже не в похмелье, хотя в ночь убийства шатался он по улицам Кудепсты в изумительно пьяном состоянии. Ему действительно было тяжело и страшно от мысли, что теперь он, почти 40-летний "окурок", окончательно и бесповоротно один на этом свете. Таком неуютном и таком жестоком. Стремящимся загнать его в угол и обвинить в том, чего он даже помыслить никогда не смел.
Да, маманя была не подарок. Она проникала в мельчайшие щели истрескавшейся его души, и вечным скорбным упреком появлялась даже в хмельных Александровых снах. Прасковье Ивановне очень хотелось внуков. Ей было тоскливо умирать с мыслью, что кровиночка ее неприкаянная засохнет в одиночестве и совсем пропадет без такой заботливой мамы. Но не расскажешь же этого всего ментам. Не будешь изливать душу перед опером, который и так в нее залезть норовит.
Александр Малеев на всех допросах молчал. Только изредка закрывал лицо ладонями и выдавливал глухо: "Не я это. Лучше самому подохнуть"...
И Ульянов, и Журавель, и другой известный в Сочи оперативник Андрей Захаров, все отчетливее начинали осознавать - этот не лжет. Улики против него. И прошлое - тоже. Но этот сын свою мать не убивал. Он увидел ее уже мертвой. Он схватил ее за голову и прижал к груди. Потом убежал и пил снова. Потом катался по земле и страшно выл. Не на публику. Не для алиби. На свалке. В укромном уголке.
Это был просто несчастный человек, но не убийца. И Александра Малеева отпустили. На его же погибель. Сердце его вскоре не выдержало ни стресса, ни безжалостных испытаний алкоголем. Малеев умер по дороге на кладбище. Собутыльнику за полчаса до смерти успел сказать, что хочет повидать маманьку. Говорил еще, что никогда она ему не снилась, а намедни пришла. Качала укоризненно головой. Просила бросить пить.
- Схожу к ней и завяжу! - убежденно пообещал Александр. Потом поехал на автобусе и его, безбилетного, прогнала контролер. Тогда он побрел пешком, завалился набок в кусты и навсегда затих.
Дело по убийству Прасковьи Малеевой грозило окончательно зависнуть. Но тут новый, ошеломляющий поворот в расследовании заставил его участников взглянуть на причины происшествия совсем по-другому.
Чистота как залог... преступления
Нераскрываемых преступлений на свете не бывает. Существуют лишь нераскрытые. И далеко не всегда по вине сыщиков. Те могут выбиваться из последних сил, а мрачная тайна будет все равно дожидаться своего назначенного судьбой часа. А потом даст ключ к разгадке столь неприметным штрихом, такой крохотной деталькой, что только опытный детектив обратит на это внимание.
Даже на собственной не особо богатой следственной практике автору этих строк доводилось изведывать, сколь восхитительны и продуктивны подобные озарения. В одном казахстанском совхозе еще в середине 70-х была сбита девчушка, перебегавшая дорогу. Выступающей частью грузовика несчастной раскроило лицо и череп...
На попутных, за неимением исправной милицейской, я добрался туда лишь к вечеру, уже после того, как начался холодный осенний ливень. Вымок до нитки и измазался до макушки, исследуя бамперные крюки совхозных "газиков". Все чисто. Крови и следов мозгового вещества ни на одной машине нет. Кроме...
Это "кроме" не давало покоя всю обратную дорогу и заставило-таки вернуться. Я опять бродил по открытой площадке совхозного гаража и все никак не мог "врубиться" что же здесь не так. Что-то здесь присутствовало неестественное, фальшивое, невзаправдашнее... Но что именно?
Только потом осенило: как все просто! Под одной из машин со снятыми передними колесами, стоявшей так, со слов сторожа, уже почти неделю, в отличие от других было мокро. Ее загоняли на стоянку и маскировали мнимой поломкой уже под дождем. Найти пьяного водителя и добиться от него признания в наезде было делом несложной техники.
Вот почему так близка и понятна автору ситуация, в которую угодили хостинские сыщики Журавель, Захаров и непосредственный их начальник Амусик Алексанян. Неожиданно ускользало от раскрытия такое простое на первый взгляд убийство, типичная, вроде бы, "бытовуха". Ребята по второму разу обошли все квартиры "высотки", дотошливо опрашивая каждого из соседей покойной Прасковьи Ивановны. И по второму разу что-то неестественное зацепляло внимание в квартире Татьяны Ивановны Пилюгиной (назовем ее так).
Нет, все, вроде бы, было здесь о,кей! Ухоженная уютная "двухкомнатка" 44-летней одинокой женщины. Несколько сытых и ленивых котов на диване. Идеальная, почти стерильная чистота вокруг. Но почему даже она не устраивает неугомонную Татьяну Ивановну? Почему каждый визит сыщиков прерывает все новую и новую генеральную уборку в этом и без того вылизанном жилье?
- Коты гадят!- виновато поясняла Пилюгина и даже при офицерах угрозыска не могла остановиться. Тряпка с чистящим раствором продолжала машинально скользить по крашеной стене прихожей...
О соседке с 4-го этажа Татьяна Ивановна рассказывала примерно то же, что и остальные. Да, "шебутная" была старушоночка. Да, было ей до всего дело. Да, захаживала в гости и к Пилюгиной. Но долго не засиживалась, неслась по каким-то своим делам дальше. Нет, в тот страшный день они не виделись. И вечером тоже... Нет-нет, это точно!
Но старший следователь Ульянов и ребята из угрозыска уже установили свидетеля, который многозначительно обмолвился во дворе: "А покойница-то наша в тот вечерок и к Тане забегала... Как обычно".
Далее началось то, что у оперативников называется "установочной работой". Шаг за шагом, слух за слухом, молва за молвой, и сложилась уже весьма занятная картинка. Оказывается, Прасковья Ивановна не раз и не два говорила, как о деле решенном, о предстоящей женитьбе сыночка Саши. Сам он, правда, об этом еще не подозревал. Но с невестой переговоры на этот счет настойчиво и давно проводились. Невеста предвиделась справная. На работе ей "зарплату плотют вовремя". По дому все успевает. Хозяйство держит в порядке. Кошек, правда, любит... Но это поправимо. С этим новый хозяин разберется, когда в квартиру войдет...
Так приближались детективы к первому серьезному, доказательному разговору с Татьяной Пилюгиной. Но она оказалась крепким орешком. И очень неглупой женщиной. На допросе у следователя не отрицала, что настырная Прасковья Ивановна сватала несколько раз своего Сашуню и даже нарвалась однажды на резонную Татьянину отповедь: "Не подсовывайте вы мне эту пьянь подзаборную!"
Но на этом, мол, и разошлись, покончив с подобным обустройством личной жизни Татьяны Ивановны, которой и так хорошо.
Явка с повинной
Но хорошо Татьяне Пилюгиной вовсе не было. С ней все обстояло как раз плохо. Создавалось ощущение, что теперь каждую свободную минуту эта женщина чуть ли не маниакально моет и чистит, чистит и моет все, что только можно в своей квартирке.
- Не надо, хватит Татьяна Ивановна! - не выдержал однажды Андрей Захаров. Он был уже убежден: убийство совершалось здесь! И в очередной раз вечером долго стоял у дверей, прислушиваясь. Потом нажал на кнопку звонка. И когда Пилюгина выглянула в неизменной тряпкой в руках, не давая ей опомниться, переступил порог. Глядя закаменевшей этой женщине прямо в глаза, произнес тихо, но убедительно: - Не надо... Крови уже нет. Вы все сделали чисто... Зачем вот только?
Оперативнику очень важно было увидеть в ее взгляде то, что в отличие от улик и вещественных доказательств спрятать нельзя. И он не ошибся. Захаров прочел безмолвное признание смертельно уставшего человека, готового вот-вот сломиться. И тут не надо было спешить с обыском. Не следовало заковывать подозреваемую в наручники и кричать ей потом в лицо: "Признавайся"!
Оставалось всего несколько суток до момента истины. И - несколько месяцев - до страшной развязки, предсказать которую был не способен никто.
Взрыв на кухне
Добровольная явка с повинной, как некая кульминация мучительных раздумий и более невыносимых нравственных страданий, происходит в реальной жизни не так уж и часто. Преступившие Закон и убежавшие от Закона обычно живут по принципу, сформулированному в совсем не блатной песенке времен семидесятых годов: "Совесть? Что такое совесть?! Не поймали - значит чист... А под хвост насыплют соли - будь в раскаяньях речист!".
Как правило, о тайных грехах своих криминальных, совершенных когда-то на самом деле, или придуманных на скорую руку, "вспоминает" какой-нибудь сильно заскучавший рецидивист, отбывающий очередной срок заключения. Надоедает ему "топтать зону", хочется или побег на этапе совершить, или за казенный счет в родные края наведаться. Вот и начинает хитрюга "виниться" перед "кумом" из оперчасти: "подломил", мол, одну квартирку три года назад. Теперь она у тамошних легавых висит как "глухарь". А я от этого ужас как переживаю. Хочу активно содействовать правосудию и повышению процента раскрываемости. Но тайник с краденым укажу лишь на месте, во время "выводки"...
Сыщики немудреные эти хитрости давно уже раскусили, но к любым признательным показаниям относятся всегда внимательно: а вдруг не лжет? И когда Татьяна Пилюгина, белая как смерть, появилась однажды в кабинете старшего следователя Ульянова, тот был уверен почти на все 100% - завеса тайны с убийства старушки сейчас будет сдернута.
Есть в каждом человеке то, что существует и в страшном ядерном заряде. Называется это критической массой. Когда копится, копится, а потом ка-ак шарахнет... У Татьяны Ивановны самой взрывоопасной оказалась именно осень 1996 года. Все в ее личной жизни не складывалось, не клеилось, рассыпалось...
Неоплачиваемые зимние вынужденные отпуски который уж год подряд изматывали душу и опустошали и без того тощий кошелек. Тот, на кого она столько лет надеялась и с кем рассчитывала коротать старость, предал неожиданно и легко. И на бронированном сердце своем, по всей видимости, не оставил даже царапины. А тут еще Прасковья Ивановна со своим сыночком-алкоголиком...
Чем больше в тот роковой вечер Татьяна Пилюгина думала об этом, тем горше и больнее представлялась ей дикая картинка: она, такая еще красивая, предназначеная для удачи и обожания и этот. Взрывной механизм был уже включен, когда на пороге кухни появилась настырная соседка. Нож, шинкующий луковицу для приправы, застучал по разделочной доске еще быстрее.
- Ну, все у тебя есть, Танечка! - завела привычный разговор Прасковья Ивановна. - И кухарничаешь так, что залюбуешься, и чистоту в квартире держишь. Нужна здесь еще и мужицкая рука...
Это было последнее, что успела сказать в своей жизни несчастная Прасковья Малеева. Разъяренная хозяйка бросила нож, схватила разделочную доску и в коридоре несколько раз ударила ребром увесистой деревяшки по седой голове. Старушка упала на пол уже мертвой.
Пилюгина сползла по стенке рядом и оцепенела. Она ощутила вдруг, что и ее жизнь кончена. Как сомнамбула она выбралась на лестничную площадку. Чуть повыше перекуривала подвыпившая соседская молодежь.
- То чо это, теть Тань? - оторопел Вовчик Долевой. Вид женщины был действительно страшен. Блуждающий, безумный взгляд. Забрызганные кровью лицо и руки...
Все притихли и стали думать, что делать дальше. К Пилюгиной все относились доброжелательно. Губить ее никому не хотелось.
- Так, пацаны! - скомандовал самый решительный. - Старухе все равно ничем уже не поможешь. А теть Таню прикрывать надо...
Далеко за полночь уже остывающий труп подростки перетащили на площадку. Один из них вспомнил телевизионный детектив с отвлекающей от убийцы уликой. Тапочек бедной старушки старательно пристроили меж прутьев перил...
Мрачная тайна убийства вскоре была известному почти каждому в подъезде высотного дома по улице Дарвина. Ее тщательно скрывали только от милиции и запившего "по-черному" сына погибшей.
Но такая сочувственная солидарность еще больше изматывала убийцу. Она уже не могла спать. Невидимые для других пятна крови проступали на плинтусах и стенах квартиры Пилюгиной. Любая машина за окнами казалась ей милицейской. Измученная Татьяна Ивановна могла выбирать теперь только одно из двух: или сдаваться, или не жить вообще.
Улика в колодце
На Руси традиционно одних признательных показаний с лихвой хватало даже для расстрела. Но хотя период репрессий был у нас долог и кровав, кое-что к лучшему в юриспруденции все равно поменялось. С годами "царица доказательств" - признание и самооговор - сильно поутратили свое губительное значение. Все чаще требуется теперь доказывать правдивость даже чистосердечной явки с повинной.
Татьяне Пилюгиной следователь верил, но резонно уточнял: чем докажете, что это вы убили? Разделочная кухонная доска была к тому времени выскоблена до белизны. Тут даже экспертиза микрочастиц вряд ли что смогла бы определить... Одежду свою болезненно чистоплотная Пилюгина перестирывала по два раза за неделю. Свидетелей, помогавших переносить тело, она не выдавала. А они сами благоразумно предпочитали помалкивать...
Татьяна Ивановна чуть ли не билась головой о стену: да я это сделала, казните! Но под стражу ее не взяли, оставили под подпиской о невыезде. И настоятельно попросили припомнить хоть что-нибудь самоизобличающее. Однажды ее осенило. Сразу после первого удара слетела сережка с уха несчастной Прасковьи Ивановны! И уже потом, перетаскивая тело на лестничную площадку, Пилюгина сорвала с покойной и другую. И выбросила их в вентиляционный колодец на кухне.
Ребятам из Хостинского угрозыска пришлось изрядно попотеть. Они выполняли не свойственную сыщикам работу. Упорно и долго долбили ломами стену, добираясь до поворотного колена. Зато подкрепляющая признание улика оказалась именно там. Теперь для окончания следствия оставалось только дождаться акта судебнопсихиатрической экспертизы. Но вдруг...
Приговор приведен в исполнение
Убийство тем и ужасно, что оно непоправимо. Хватает, конечно, нелюдей с отмороженной душой. Им что горло ножичком перечеркнуть, что бутылочку пивка откупорить - пустяшное дело. Но для большинства из тех, кто по неосторожности ли, в злой ли горячке, но отберет жизнь у себе подобного, действо это оборачивается последствиями воистину убийственными. И одумаешься после, и стократ ужаснешься, и возопишь в отчаянии, но - поздно! Все! Вернуть ничего и никак уже нельзя. Убийца переступает черту, которая незримо, но навсегда отделяет его от остальных, не убивавших людей.
- Ему то что, он уже умер. А мне теперь как с этим жить? - кричала однажды на суде одна учительница, прирезавшая почти нечаянно своего мужа-дебошира.
Но жить все равно приходится. Вот и Пилюгина пыталась это делать почти что в "безвоздушном" пространстве. Нет, с Татьяной Ивановной соседи продолжали даже здороваться. Но как-то торопливо, неискренне, уводя при этом подальше взгляды и маленьких детей. Да и во дворе сразу все поменялось не к лучшему. Даже алкоголик и мелкий буян Елдохов затосковал однажды: -Эх-ма, Прасковья, скандальная душа! Отлетела, и полаяться-то теперь не кем. И кому ты мешала, кому спать не дала?
Весь притихший дом знал, кому не давала спать убиенная. Остается только догадываться, какие ночные кошмары и ужасы посещали подследственную Пилюгину в ее двухкомнатной квартире. Она была густо забрызгана кровью от пола до потолка. Так теперь все чаще казалось Татьяне Ивановне. Следователь и оперативники пытались даже утешить ее: получите несколько лет отсидки, расстрела вам ни за что не дадут....
Но это Пилюгину не радовало. Это ее добивало. И вот 7 апреля 1997 года бесстрастный компьютер Сочинского УВД впитал в электронную свою память очередные скупые строки из бесконечной казенной летописи всевозможнейших драм человеческих: "В 21 час 30 минут по адресу - Дарвина... обнаружен труп гр-ки Пилюгиной Т.И. 1953 г. рожд.,проживавшей там же, в подвешенном состоянии со следами странгуляционной борозды на шее. Со слов очевидцев в последнее время она неоднократно высказывала намерение покончить жизнь самоубийством. Труп направлен на исследование в морг. Выезжала оперследгруппа в составе"...
...Еще до похорон старший следователь районной прокуратуры подшил последний листок в увесистую папку с документами. Это было постановление о прекращении дела производством по пункту 8 статьи 5 уголовно-процессуального кодекса. По причине смерти лица, обвиняемого в тяжком преступлении. Это был тот самый нечастый и от того еще более памятный случай, когда исстрадавшийся человек, еще не признанный по суду убийцей, поторопился приговорить себя к высшей мере и самолично исполнил этот приговор, затянув на собственной шее петлю.
